На дворе стояла промозглая осенняя погода. Шел дождь. Альфред Аркадьевич как всегда в это время дня… да и года тоже… сидел на диване перед телевизором. Транслировали прошлогоднюю запись новогоднего концерта. Он ужасно не любил такие концерты, поэтому смотрел. Смотрел его с упоением и омерзением одновременно, поскольку до боли любил музыку и ровно также до боли ненавидел современных артистов.

-Какой позор! — вдруг послышался голос справа от Альфреда Аркадьевича, — Вы представляете себе такое… ТАКОЕ… скажем, при Сталине?!

-Нет, — ответил Альфред, — я не жил при Сталине и не могу себе представить ни такое, ни что-то другое.

Альфреду показался его ответ очень остроумным и он еле заметно улыбнулся и посмотрел на собеседника. Перед ним сидел сгорбленный мужчина лет 40 в старой поношенной гимнастерке годов 50-х и курил трубку.

-Ой, да это не важно! — продолжил тот, кто справа, — Просто поверьте мне на слово, в те времена за такое бы к стенке поставили!

-А Вы откуда знаете?

-Мне отец рассказывал, — гордо произнес тот, кто справа.

Альфред Аркадьевич пожал плечами и продолжил смотреть концерт.

Спустя пять минут тот, кто справа не выдержал:

-Нет, ну посмотрите на это бесстыдство! Этот певец почти голый! Его можно увидеть во всех подробностях! Как Вы можете такое смотреть???

-А по-моему, очень талантливо, — раздался слегка картавящий голос слева, — молодой человек абсолютно увлечен своей ыаботой! И голос у него то, что надо для совыеменной молодежи!

Альфред вздрогнул.

-Простите. Вы ЭТО называете работой? И очень талантливым? Да у него наверняка проблемы с девушками! Иначе от чего он так пискляво поет? Это очень подозрительно! — Альфред повернул голову в сторону голоса слева.

Лысый старикашка лет 75 с усами и бородкой клинышком с интересом разглядывал стоящий на полке бюст Ленина, сохранившийся здесь еще с советских времен. Из кармана его потертых джинсов торчала не менее старая и истрепанная бандана, а на футболке спереди красовалась надпись «Ария»

-Да Вы пыосто ничего не понимаете в совыеменном искусстве!- возмутился старикашка.

-Это Вы называете искусством? — последнее слово Альфред произнес сорвавшимся фальцетом, — Вы только посмотрите, как они себя ведут на сцене! А женщины? Вы посмотрите во что одеты женщины! Это вообще считается одежной? Да это даже на исподнее не тянет!

-Я с Вами совершенно согласен, — снова заговорил тот, что справа, — И это все из-за американцев, точно вам говорю! Надо их мочить в сортире, как минимум, а потом на лесоповал лес валить — все больше пользы будет!

-Не стоит винить во всем загнивающий Запад! Вы сами вбиыаете в себя как губка все нехоыошее, а потом вините кого угодно, только не себя. А ведь все начинается именно с вас! Да-да, батенька, именно с вас. Вас же никто насильно не заставляет слушать такую музыку, котоыая вам не ныавится, вас никто не заставляет смтыеть фильмы, котоые вам не ныавятся, да и пить и куыить тоже насильно никто за застваляет. Вы всегда можете выключить, бросить это и заняться каким-то полезным делом. Но почему-то вы пыедпочитаете сидеть упоыно смотыеть и хаить увиденное. И тогда не говоыите, что все это вам не ныавится. Вы это ОБОЖАЕТЕ!

Тот, что слева потер бородку, прищурился и посмотрел на Альфреда Аркадьевича.

Альфред задумчиво посмотрел в ответ.

-Есть смысл в том, что Вы говорите, — сказал он, — но все равно, если бы нам изначально все это не стали навязывать, мы бы этого ничего не узнали и жили бы себе спокойно. Это как наркотик — один раз вкололи насильно, Второй раз вкололи…. И все, ты на нем сидишь и не можешь слезть.

-Да-да, — поддержал Альфреда тот, что справа, — именно так!

-Вы так говоыите, батенька, словно сами сидели на игле лет эдак …. эммммм…. пять! — сказал тот, что слева.

-Нет, не сидел. Я совершенно здоров, -ответил Альфред.

-Ага, я не сомневался, что Вы именно так и ответите, — сказал тот, что слева, — Вы все так обычно говоыите, а сами, когда никто не видит, глюки ловите.  Нет, батенька, меня не пыоведете, я вас таких насквозь вижу!

-Да что вы себе позволяете! — вскочил с дивана возмущенный Альфред, — Кто Вам дал такое право меня оскорблять?

-Согласен, — поддакнул тот, что справа, — Вы наверное решили, что Вам все можно? Посмотрите на себя! Ни рожи, ни ума! А все лезете других учить! Да кто Вы такой вообще?! Я требую извинений!

-Не дождетесь, батенька, от меня извинений — за пыавду не извиняются, — ехидно захихикал тот, что слева.

Альфред Аркадьевич уже негодовал. Он забыл про концерт, забыл с чего вообще начался этот разговор. Он был оскорблен до глубины души.

-Я требую!ТРЕБУЮ, чтобы Вы сейчас же извинились передо мной! — кричал он что есть силы.

 

Дверь в комнату распахнулась. В дверях стоял здоровый детина в белом халате и с очень подозрительным, как показалось Альфреду, выражением лица.

-Ну что, Альфред, — пробасил он, — пора принимать лекарства, а то,  я смотрю, ты снова разговариваешь сам с собой.

Он засмеялся.

Альфред Аркадьевич стоял один посередине больничной палаты, в тапочках и халате, с пультом от телевизора в руках.

-Завтра с тобой поговорит доктор, — продолжил детина, — Я скажу ему, что твои друзья снова вернулись и может быть он назначит тебе другие лекарства. Пойдем, пойдем.

На дворе стояла промозглая осенняя погода. Альфред посмотрел через зарешеченное окно своей палаты на проезжающую мимо машину «скорой», тяжело вздохнул и, повинуясь человеку в белом халате, медленно пошаркал за ним.